Истории дедушки Сережи: Ямская слобода тогда и теперь.

вагжанова / истории дедушки Сережи / истории Тверь

Прожив 33 года на улице Вагжанова, остаюсь в убеждении, что это центр города. А как же иначе, если я гуляющей походкой за 15 минут дохожу до резиденции губернатора, а за 20 – до мэра?

Однако в метрике Марии Першиной, родившейся в конце 1908 года в доме, стоявшем в полусотне метров от того, где я живу, местом рождения значится село Ямская Слобода Никулинской волости Тверского уезда. И занятия слободских жителей, кстати говоря, в ту пору были сугубо сельскими: растили овощи для горожан, держали коров и другой скот, многие, как и их деды-ямщики, занимались извозом.

Першины, с потомками которых мне довелось познакомиться, поразворотистее иных соседей были, поскольку наряду со всеми прочим занимались выращиванием огурцов – да в таких количествах, что их целыми вагонами отправляли по железной дороге в Питер. Впрочем, тверитянам тоже доставались першинские огурчики. Выращивали их в открытом грунте, без всяких теплиц. Для прополки нанимали поденщиков. Их звали с Горушки, как звалась слободка рядом с тюрьмой. А поля огуречные и капустные находились за Московской заставой, между дорогой на Москву и Лазурью. Капусту квасили в дошняках – здоровенных дубовых чанах в рост человека и диаметром до полутора метров. Они были вкопаны в землю прямо во дворе дома. Весной эту капусту тоже продавали. Картофеля растили немного – только для себя. Впрочем, и не мало: семья Першиных всегда была большая. Все – и родители, и семеро детей — были и сыты, и одеты. Самую младшую, Марию, даже в гимназию частную отдали.

Дом их был выстроен в 1892 году после пожара, в котором сгорел прежний, построенный еще дедом Марии. Было в нем шесть комнат: три наверху и три внизу, в полуподвальном этаже, и две кухни. Печей было четыре: две русских и две голландских, с изразцами. Во дворе был колодец, но питьевую воду носили с колонки, располагавшейся возле церкви. Старостой церкви Рождества Богородицы как раз и был Иван Петрович Першин – человек очень религиозный, строгих правил, к которым было приучено и все семейство.

Иконы висели в каждой комнате, а в самой главной располагался большой киот с многими иконами. В эти же годы дом украсился купленным по случаю у Драбкиных, известных в Твери торговцев мебелью, гарнитуром из карельской березы. Вся мебель была обита шелком нежно-голубого цвета с золотыми прожилками. Приобрели и рояль красного цвета, на котором, впрочем, никто не играл.

21 сентября 1926 года за столом в доме Першиных по случаю престольного праздника – Рождества Богородицы – собралась вся семья. Был здесь и дьякон отец Николай Приклонский, с которым дружил хозяин дома. В самый разгар застолья в комнату вошла Маша вместе с бедно одетым юношей явно еврейской наружности и громко объявила, что они с Залманом решили пожениться и завтра идут в загс расписываться. За столом воцарилась мертвая тишина.

Самое интересное, что их брак никак не назовешь мезальянсом. Судите сами. Полное имя жениха по-еврейски – Рахмиэл Шнеер-Залман бен Шолом-Завл. Так, в строгом соответствии с традицией, назвал его отец, бывший у них на родине, в Ковенской губернии, тоже кем-то вроде церковного старосты, но при синагоге. Во время первой мировой войны их семью вывезли из прифронтовой полосы и направили в Бежецк. В Твери Залман появился в 1923 году, после окончания школы. Поступил на прядильную фабрику учеником ставельщика. Зарабатывал 56 копеек в день. Жил впроголодь. Да и потом, после ученичества, когда заработок вырос до 90 копеек, каждую из них приходилось учитывать.

А познакомились они с Машей 25 мая 1926 года у ресторана «Кукушка». Был, оказывается, в Твери такой. Находился он в горсаду, недалеко от того места, где теперь стоит памятник Пушкину. В ресторан затащили его приятели постарше. Денег у Залмана не было, да и ходить в ресторан ему, как комсомольцу, было не с руки. Но чего не

сделаешь, чтобы не испортить компании! В общем, посидели там какое-то время, а когда вышли, поравнялись со стайкой девчат. Слово за слово – и познакомились.

С родителями Маши Залман до женитьбы не встречался. Провожал ее, конечно. Сиживали они с ней на бревнах возле ее дома. Так что его порог 21 сентября он впервые переступил. Ему за две недели до женитьбы исполнилось 18, а Маше и того не было. Вообще-то они в тот день еще утром расписались, но Маша сказала, что родителям лучше сказать, что они завтра в загс пойдут. Видимо, думала, что отговаривать будут. Но отговаривать никто не стал. Знали Машин характер, которым пошла она в мать Екатерину Семеновну. Та решений своих никогда не меняла.

Так соединились дети двух старост в доме 33 по улице Вагжанова. А покинули они его насовсем только в 1972 году, когда стали сносить деревянные дома, чтобы построить на их месте новый горком партии.

Большую семью Першиных бурный ХХ век раскидал много раньше. Первым ушел Иван Петрович – умер от рака печени вскоре после того, как закрыли его родную церковь – на целых 70 лет, как выяснилось. Братья Маши, следуя совету зятя Залмана, разъехались, чтобы избежать раскулачивания, в самом начале 30-х годов. А вот мужья трех сестер Першиных репрессий не избежали. Муж Насти, Иван Огоренков, служивший охранником у самого Клима Ворошилова и вышедший потом в большие начальники, поплатился за попытку выручить репрессированного брата. Муж Варвары, Андрей Иванович Критский, скромный бухгалтер ситцевой фабрики, арестовывался дважды и, как и Огоренков, сгинул в лагерях. Самым живучим, понятное дело, оказался Залман Амдур. Он и 10-летний срок вынес, и конца «вечной» ссылки в Туруханском крае дождался, и даже обширный инфаркт в 1961 году его не подкосил. После него он прожил еще 45 лет и умер в 2007 году, на 99-м году жизни, успев еще и воспоминания написать.

А Мария с дочерью Майей (в крещении Мариной), в 1941 году, когда Калинин сильно бомбили, бежали к родне в Емельяново, где пережили немецкую оккупацию.

Майе Залмановне уже 86. Она одна из последних, кто еще помнит ту Ямскую слободу. А то ведь многие думают, что ее и не было никогда…

Другие истории дедушки Сережи тут