Истории дедушки Сережи: одиссея Михаила Галкина

истории дедушки Сережи

История – вещь отнюдь не гладкая, скорее, колючая. И посетившие сей мир «в его минуты роковые» вспоминают эти минуты так по-разному, что поколениям более спокойных эпох представить, как всё было на самом деле, оказывается трудновато.

Это и нашего города, 75-летие освобождения которого мы как раз сейчас отмечаем, касается.

Вот что рассказывал мне о тех временах Михаил Михайлович Галкин, родившийся в Твери 90 лет назад.

К началу войны он закончил 7-й класс. Жили они тогда на 2-й улице за линией Октябрьской дороги, занимая одну комнату в одноэтажном бараке. Отец, работавший кондуктором на железной дороге, говорил дома, что эшелоны с зерном и другим стратегическим сырьем шли в Германию вплоть до 22 июня. В июле отец отправил его в пионерлагерь, который находился недалеко от железнодорожного моста через Тверцу. Там и увидел Миша впервые немецкие самолеты, которые летали и бомбили мост практически беспрепятственно. Разрушить мост им, правда, не удалось, но две лодки оглушенной рыбы ребята после той бомбежки насобирали.

А наши летчики, похоже, только в песнях и кинофильмах остались. В начале октября, когда Калинин начали бомбить особенно сильно, жители залинейной части города увидели, как по железнодорожной ветке, ведущей из Мигалова, вывозили аэродромное оборудование вместе со службами. «Вот они, наши защитнички», — съязвил кто-то. Может, и не совсем справедливо.

Спасаться от немецких бомб решили в деревне, у родни. Там-то, между селами Квакшино и Селино, и увидел Миша наступающего врага. Немцы ехали на машинах – веселые, смеющиеся. Это было утром. А во второй половине дня почти на той же дороге появились наши танки – видимо, из той самой 21-й бригады, что получила задание освободить город, да не дойдя до него почти вся была уничтожена немцами с воздуха. Похоже, что в Квакшине они здорово напугали немцев – вечером мальчишки пошли посмотреть, что там, и обнаружили брошенные немецкие автомашины при полном отсутствии солдат.

На другой день Миша с соседкой вместе пошли в Калинин – посмотреть, цело ли имущество. Перед самым городом увидели наши танки подбитые – возможно, те же самые, что накануне через Квакшино проходили. Там же лежал убитый советский офицер – почему-то в нижнем белье и в шинели, на петлицах которой были ясно видны две шпалы. Михал Михалыч считает, что это и был тот самый майор Лукин, командир танковой бригады, которого потом в Калинине на площади Ленина похоронили.

Дом их хоть и был не заперт, но почти не разграблен. Пропал только альбом с фотографиями, которые Миша в фотокружке Дворца пионеров делал.

На другой день они с матерью пошли в Воскресенское, к ее родне.

В церкви посреди села немцы устроили склад горючего. А вокруг поставили зенитки. Командир зенитчиков – совсем молодой, лет двадцати, поселился в их избе. Забот у них особых не было – наши самолеты почти не летали. Офицер не прочь был поговорить с хозяевами. И хотя языка никто не знал, но как-то объяснил он, что учился в университете где-то к северу от Берлина, откуда его и призвали в армию. Другой немец, от скуки, видно, научил Мишу разбирать и собирать пистолет «парабеллум» и автомат.

Зенитчики почти каждый день ездили за трофеями. С захваченных наших складов привозили масло, мясо и, как ни удивительно, делились с хозяевами. Так что жили довольно сытно. Но так длилось недолго. Наша авиация вскоре оживилась. Стали обстреливать и деревню. Одного солдата немецкого прямо в их доме убило. А мать в это время как раз полезла в погреб картошки набрать, тем и спаслась. Больше в доме в тот момент никого не было.

А потом, уже в декабре, появились эсэсовцы и всех жителей из деревни выгнали. Пошли во Владеево, потом в Гудово, потом в Тураево – и отовсюду их выгоняли. В Гудове узнали, что Воскресенское немцы сожгли целиком. По дороге из Тураева стали отбирать всех мужчин старше 14 лет, чтобы везти в Ржев на оборонные работы. Михаилу только что исполнилось пятнадцать, но мать немцу сказала, что мальчику только тринадцать. Тот засмеялся, не поверил – но махнул рукой: ладно, мол, оставайся. Такой вот мог быть поворот в его жизни…

Немцы ушли, а оставшиеся жители спрятались до утра в лесу. Ночь, мороз градусов 30 – и все небо в отблесках пожаров. Развели костры и кое-как пересидели эту ночь. А утром, выбираясь к Тураеву лесной дорогой, увидели вдруг на ней неспешно идущего куда-то красноармейца. Так к ним пришло освобождение.

В Тураеве только печные трубы торчали. Спалили немцы деревню. Пока разбирали пепелище, день прошел. Переночевали кое-как в остатках хозяйственных построек, а утром пошли в город.

В 1942 году Михаил Галкин поступил в индустриальный техникум. Там же, только курсом старше, учился, если помнит читатель, еще один герой «Тверской саги» — Борис Ротермель. Михаил записался в тот же истребительный батальон, получил винтовку №4659, с которой и патрулировал по городу.

В ноябре 1943 года Михаила Галкина призвали. В 1-м отдельном автобронетанковом полку их учили на механиков-водителей танков. Учение шло плохо: кормили так, что ни о чем, кроме еды, думать они не могли. Когда учеба должна была подходить к концу, в полк нагрянула медицинская комиссия и определила, что половина личного состава по причине истощения к службе совершенно не готова. Михаил в эту половину не попал, но его, как более грамотного, стали переучивать на радиста. В 1944-м Галкина, получившего квалификацию радиотелеграфиста 3-го класса, направили в 76-ю танковую бригаду, базировавшуюся в Приморском крае. Оттуда в августе 1945-го, когда началась война с Японией, их двинули в Маньчжурию, против японской Квантунской армии.

Однажды их колонна застряла у разрушенного моста и попала под жестокий артобстрел. Командира их батальона снайпер подстрелил. Тут выяснилось, что обстреливает их бронепоезд. Танкистов тогда на самоходки пересадили. А на их машине стрелок оказался неподготовленным. Пришлось Михаилу за орудие пересесть. Он и долбал по этому бронепоезду, пока тот не замолчал. Кто-то за это орден получил, а Галкина обошли. Его это хоть и обидело, но не удивило: привык уже к такому порядку.

А после той войны послужить ему довелось совсем немного. 26 февраля 1946 года вызвали его в СМЕРШ и предъявили целый букет обвинений – главным образом, в антисоветской агитации. Сводилась она к тому, что на комсомольских собраниях начальство критиковал, на политзанятиях неудобные вопросы задавал, утверждал, например, будто американский «Студебеккер» куда лучше нашего «ЗИЛа», и т.п. Оправдываться было бесполезно. 25 марта военный трибунал 2-й танковой армии приговорил его к шести годам лагерей по знаменитой 58-й статье.

Его отец, Михаил Галкин-старший, в ту пору тоже в лагере сидел. Товарный состав, за который он отвечал, разорвался в пути. То ли сцепщики схалтурили, то ли составитель поездов не проследил. Михаил Иванович ехал на паровозе, с машинистом. Остановили они поезд — и назад, к отцепившимся вагонам. А им навстречу идет женщина, младший кондуктор, которая на площадке последнего вагона ехала, и два красных фонаря с собой несет. Опытный железнодорожник никогда бы так не сделал, а женщина за имущество испугалась, прихватила фонари с собой, чтобы не украли. В это время сзади, со стороны Москвы, эшелон шел с танками. Машинист на ночном пути отцепившиеся вагоны вовремя не увидел и налетел на них. В общем, катастрофа и танки под откосом. За эту историю Галкин-старший получил семь лет, хотя вины его в общем-то не было. Выйти на волю ему было не суждено

Как выжил в лагере сам Михаил-Михайлович – история отдельная. В июне 1950 года его освободили. По делу 1946 года его реабилитировали только в 1990 году. Несколько лет Михаил Михайлович Галкин возглавлял городской клуб жертв политических репрессий «Достоинство». Только в последние годы отошел он от активной общественной деятельности.

Такие вот люди жили в то время.

Заглавное фото — жители города возвращаются в освобожденный Калинин