Истории дедушки Сережи. Революция в Твери: начало

истории дедушки Сережи

Что ж у нас творилось-то сто лет назад?

Кое-кому кажется, что Тверь город тихий. Уступил шесть веков назад кичливой Москве право быть стольным градом Руси и успокоился, затих в провинциальной дреме.

Тверичи, может, и не прочь были подремать, но местоположение подводило. Очень уж удобно было ссылать в Тверь смутьянов и просто опасных для власти людей – и везти недалеко, и присмотреть за ними нетрудно. Так и повелось с времен Ивана Грозного. Иные оппозиционеры и сами охотно здесь селились.

Потому и первая революция 1905-1907 годов нас не обошла, и следующая, 1917-го тоже.

Так что гофмейстер высочайшего двора Николай Георгиевич фон Бюнтинг, вступивший в управление Тверской губернией 30 апреля 1906 года после того, как 25 марта того же года эсеровской бомбой был убит его предшественник Павел Александрович Слепцов, вряд ли думал, что ему повезло.

Был он из тех русских немцев, что, по слову А.И. Солженицына, были самыми большими русскими патриотами. Убежденный монархист, глубоко верующий православный человек, он был еще и умелым администратором, успев до Твери побывать архангельским и эстляндским губернатором. По своим взглядам он должен был опереться, прежде всего, на людей консервативных, настроенных вполне патриотично и монархически, каких в Твери было, конечно, большинство. Другое дело, что они не были столь же политически активными, как сторонники либеральных и революционных партий, радикальный дух которых все время подогревался ссыльными и заезжими агитаторами. Образованная часть общества чувствовала себя наследницей тверского «мятежного» земства, ярко проявившего себя еще в эпоху реформ Александра II. Эта среда выдвинула целую плеяду либеральных деятелей кадетской партии – таких, как Ф.И. Родичев, И.И. Петрункевич, В.Д. Кузьмин-Караваев и другие. Либералы сделали очень много для того, чтобы посеять и взрастить в сознании образованной части общества семена недоверия ко всему, что делает власть, чем и пользовались революционеры. Однако новый губернатор, будучи человеком образованным, сумел наладить более или менее нормальные отношения с тверским земством, которое, кстати говоря, заметно поправело после выборов 1906 года.

Николаю Георгиевичу в год его назначения тверским губернатором исполнилось 45 лет. Жене его Софье Михайловне, урожденной баронессе Медем, было 29 лет.

К их трем дочерям позже добавились еще две, родившиеся в Твери. Вся семья была очень религиозной, но, в то же время, не лишенной литературных и иных культурных интересов. Софья Михайловна состояла в переписке с Зинаидой Гиппиус и Дмитрием Мережковским. Кумиром же всей семьи была сестра императрицы великая княгиня Елизавета Федоровна, бывшая супруга Сергея Александровича – дяди царя и московского генерал-губернатора, убитого в 1905 году эсером Иваном Каляевым. Основательница и настоятельница Марфо-Мариинской обители в Москве, позже, как и другие члены царской семьи, приняла мученическую смерть и была причислена к лику русским святых.

Мученическая кончина уготована была и Николаю Георгиевичу.

Однако начало рокового 1917 года вроде бы не обещало особых потрясений.

О том, насколько чувствовалось приближение грозных событий в нашей родной и весьма близкой к столицам Твери, свидетельствовал митрополит Вениамин (Федченков), в ту пору архимандрит и ректор Тверской духовной семинарии: «Кажется, в Петрограде уже началась революция в конце февраля, а мы в Твери еще ничего не знали о том. И в одном интеллигентском кружке преподаватель гимназии Н.Ф. Платонов, родом из духовной семьи, читал мирнейший доклад на симпатичную тему: жизнь пчел…».

Но не пчелиная, а совсем другая жизнь определяла развитие событий в Твери. В городе и вокруг него во множестве располагались солдаты запасных батальонов. Было их не менее 20 тысяч и, как и питерские их собратья, они менее всего хотели отправки на фронт. Слухи о грозных событиях в Петрограде доходили до Твери буквально через считанные часы. И накануне отречения императора Николая Второго Тверь уже кипела.

Бюнтинг был очень неглупым человеком. Его порой упрекали в заносчивости, в самовлюбленности и нетерпимости к критике. Но в честности его и мужестве не сомневался никто.

Трезво оценивая обстановку, он заранее отправил жену и дочерей из города (заметим сразу: их судьба сложилась относительно благополучно – после революции вся семья отправилась в эмиграцию). Сам же Николай Георгиевич остался в городе, решив быть верным Государю до конца.

Между тем, он мог бы уехать, имея «железный» довод для самооправдания: еще за две недели до трагической развязки он отправил в Петроград прошение о своей отставке с поста губернатора. Продолжать исполнять свои обязанности он уже не мог: в Твери объявился некий Комитет общественной безопасности во главе с нотариусом Александром Червен-Водали, заявивший о том, что он берет власть в губернии в свои руки. Однако признать комитет Бюнтинг отказался, и отправил императору верноподданическую телеграмму, которая до царя, впрочем, не дошла.

Утром 2 (15) марта в Твери было пусто и тихо. По свидетельству очевидца, «по земле вилась мелкая вьюга, неся сухой и злой снежок… Было пусто… Город точно вымер».

Спустя несколько часов солдаты запасных батальонов беспорядочной толпой двинулись из пригородных казарм в город. К ним присоединились рабочие Морозовской мануфактуры. Вся эта толпа заполнила площадь перед дворцом, в котором находилась резиденция губернатора.

Увидев под окнами скопление озлобленно кричащих людей, Николай Георгиевич понял, что его ждет – и взял в руки телефон. Пожалуй, впервые в истории Русской церкви, обреченный на смерть человек исповедался по телефону. Его исповедь принял викарный епископ Арсений и по телефону же отпустил ему грехи.

Очень скоро после этого ворвавшиеся в резиденцию солдаты вытащили губернатора из-за его рабочего стола и потащили на улицу, к зданию гауптвахты (это одноэтажное здание с колоннами до сих пор стоит неподалеку от Путевого дворца).

Тщетно знакомый нам любитель пчел Платонов вместе с Александром Червен-Водали пытались спасти его. Последний в ответ на призывы к соблюдению законности получил удар прикладом в лицо.

«Я что сделал вам дурного?» — успел спросить губернатор. Но никто и не думал предъявлять ему каких-либо обвинений. Убившие его солдаты из запасных батальонов, размещенных в окрестностях Твери, скорее всего, и не знали здешнего губернатора. Для них он был символом власти, вдруг ставшей им ненавистной. О том, какой будет следующая власть, они не думали.

Временное правительство в Твери сразу после Февральской революции представлял, как уже было сказано, Александр Червен-Водали. Мог ли бывший нотариус при всех своих способностях и талантах обуздать свирепую стихию разудалой «свободы»? Не в большей степени, чем его однопартийцы в Петрограде. Уже в мае 1917 года Червен-Водали покинул Тверь, которая оказалась во власти представителей куда более радикальных партий.

Через две недели после убийства Бюнтинга здесь же, в Твери, с бессмысленной жестокостью был убит солдатами генерал Чеховской. Но наверняка были и многие другие жертвы, о которых глухо молчит наша история. Лишь безвестный солдат Беляков, застреленный прапорщиком Козловым якобы за неотдание чести, оставил свой след на карте Твери в виде Беляковского переулка. О самом прапорщике история также умалчивает.

Ныне в здании Правительства Тверской области можно увидеть портрет Николая Георгиевича фон Бюнтинга – человека чести, до конца и без колебаний исполнившего долг государственного служения. Если бы императора окружали такие же люди, революция была бы невозможной, и Россия продолжила бы путь быстрого и успешного развития без великих потрясений.