Истории дедушки Сережи: Адвокат Кондратьев

истории дедушки Сережи

Впервые услышав его по телефону лет 15 назад, решил, что ошибся номером — голос был молод и свеж, хотя обладатель его уже перешагнул 70-летний рубеж. Но по богатству модуляций он вполне соответствовал адвокатской профессии, которой, как выяснилось, отдано, считая вместе с учебой на юрфаке МГУ, более полувека.

Кстати говоря, учился Владимир Серафимович одновременно с Михаилом Горбачевым, в котором тогда, в начале 50-х, трудно было угадать будущего реформатора. Впрочем, до поступления в университет Владимир видел себя тоже не адвокатом. Его больше увлекали точные науки – математика, физика. Но доступ к этим наукам был для него перекрыт…

Когда освободили Калинин от немцев, ему не было еще и десяти. Можно ли было мальчишке усидеть дома, когда вокруг было столько интересного? А уж остатки взорванного красавца моста по соседству с его родной 6-й школой притягивали неотвратимо. Там-то и произошла беда, когда некая интересная штуковина, оказавшаяся в руках у мальчишки, вдруг взорвалась, ослепив жгучей болью… Прибежавший на зов перепуганных товарищей отец на руках отнес его в 1-ю больницу, где доктор Зыкова, подполковник медицинской службы, которую всю жизнь Кондратьев вспоминал с глубокой благодарностью, вытащила израненного мальчишку буквально с того света. Но уберечь его от пожизненной инвалидности она была не в силах.

Больше всего, как выяснилось, пострадали глаза. Одного глаза он просто лишился, второй был заметно поврежден. Из-за зрения ему и были заказаны все специальности, кроме гуманитарных. Через семь лет после окончания МГУ, когда Владимир Кондратьев работал в родном городе адвокатом, начал слепнуть и его единственный глаз, пораженный вторичной глаукомой. Работать самостоятельно он уже не мог – пришлось прибегнуть к помощи секретарей. Обычно эту функцию исполняли студенты юрфака, проходившие заодно весьма основательную юридическую практику. Из этих секретарей, ставших учениками Кондратьева, выросли со временем и первоклассные адвокаты, и нотариусы, и даже один полковник милиции. Так что и на этом этапе преодоления своей беды Кондратьев извлекал нечто полезное не для себя одного.

В конце 80-х ему, можно сказать, повезло. Святослав Федоров, только что перебравшийся из Архангельска в Москву, сделал ему операцию, обеспечившую его единственному и почти ослепшему глазу около 30 процентов зрения. С очками +10 можно было как-то работать, хотя и по-прежнему с помощью секретарей.

Кондратьев был хорошим адвокатом. Мне пришлось побывать на одном процессе, где он защищал интересы потерпевших, добивавшихся соблюдения, казалось бы, своего очевидного права: на возмещение ущерба, понесенного в результате кражи автомобиля. Компанию грабителей защищала целая бригада весьма квалифицированных адвокатов, и добиться того, чтобы машина, на которой разъезжал находящийся под судом угонщик, была у него изъята и передана обворованным им людям, было не просто. Кондратьев выиграл это дело, как и многие другие дела. Секрет его успех был прост, хотя и не всякому доступен: он по-настоящему сочувствовал своим подзащитным и верил в то, что защищая их, он защищает закон и справедливость.

Именно эта способность отдавать каждому делу все свои душевные силы и подвела его однажды. Случилось так, что его подзащитный, проходивший по весьма скандальному делу, связанному с коррупцией, в самом разгаре судебного дела умер в тюрьме. Кондратьев был уверен в том, что сумеет в суде доказать его невиновность. Но мертвый в защите уже не нуждался… Обвинение «списало» на покойного большую часть грехов, что позволило другому обвиняемому – крупному чиновнику – отделаться легким испугом. Для Кондратьева подобная вопиющая, на его взгляд, несправедливость обернулась инфарктом – уже третьим по счету – и почти полной потерей остатков зрения.

С тех пор он практически не работает. И может быть, именно поэтому он впервые за всю свою адвокатскую жизнь задумался о справедливости в отношении самого себя.

В конце концов, трагедия его жизни в основе своей имела не только и не столько естественное мальчишеское любопытство, не приводящее в обычных условиях ни к каким бедам, сколько войну – общую для всех беду, принесшую страдания и гибель миллионам ни в чем не повинных людей. Почему же его личное несчастье, бывшее частью этой беды, оставлено ему для одиночного преодоления? Разве не принял он на себя свою долю страданий от этой войны безо всякой вины со своей стороны?

Кто помнит хоть немного военные и послевоенные года, знает, сколько народу погибло и покалечилось от неубранных вовремя снарядов и мин. Легче всего винить в этом самих пострадавших, их неосторожность и неосмотрительность. Но ведь солдат, хотя бы и по неосторожности получивший шальную пулю, не считается в том виновным – и государство считает себя обязанным как-то возмещать потерю им жизни или здоровья. Почему же мирным гражданам, пострадавшим в результате боевых действий, не только компенсации, но и каких-либо льгот как бы и не положено – при том, что всяческих льготников у нас ныне хоть пруд пруди?

Ныне таких страдальцев осталось в живых совсем немного. Впрочем, какой-либо статистики на этот счет просто-напросто нет, поскольку инвалидов войны среди мирных жителей никто никогда не считал. Те из них, кто сумел получить профессию, получают грошовые пенсии, и никто, включая государство, не может оценить, каких усилий стоила им мало-мальски полноценная трудовая жизнь. Ликвидировать эту несправедливость так толком и не собрались.

И адвокат Кондратьев лишь для немногих знавших его лично остался в памяти тем, кем он и был по сути своей – героем, победившем собственную судьбу.