Истории дедушки Сережи: Мой вклад в мировое кино или Как меня обругал великий де Сика

истории дедушки Сережи

Живя в Твери, попасть в историю, в общем, нетрудно. Однако порой в нее можно не только попасть, но и вляпаться. Что и произошло с вашим покорным слугой в январе 1970 года, когда мне, в ту пору студенту-пятикурснику, довелось принять участие в съемках знаменитого итальянского фильма «Подсолнухи». Как вы, очевидно, догадались, речь пойдет об истории мировой кинематографии, которая той памятной морозной зимой впервые оказалась связанной с тверской землей, до этого облюбованной исключительно отечественными кинематографистами.

Вообще-то подрабатывать участием в массовках мне и до этого случая приходилось не единожды. Но случай с «Подсолнухами» был, конечно, исключительным. Итальянское кино в ту пору было, безусловно, лучшим в мире. И актеров более знаменитых, чем Марчелло Мастроянни и Софи Лорен, сыгравших в том фильме главные роли, в мире не было, да и поставивший его режиссер Витторио де Сика был знаменит не меньше. Так что сомнений в том, что в моем городе снимается заведомый шедевр, не было никаких. Три рубля, которые платили участнику массовки, для студента тоже были, конечно, деньги, но в данном случае мной больше двигало желание приобщиться к великому итальянскому кино.

Витторио Де Сика

Сюжет фильма строился на истории итальянского солдата (его и сыграл Мастроянни), оказавшегося в составе разбитой под Сталинградом армии и спасенного русской женщиной. У села Городни, в 28 километрах от Твери (тогда Калинина), снимались сцены отступления итальянцев, одного из которых мне и довелось изображать.

Поначалу все складывалось замечательно. Даже форма итальянского солдата мне понравилась: ботинки оказались такого размера, что ноги вполне можно было обернуть газетой, после чего они не мерзли даже на крещенском морозе. День, в который я снимался, действительно, пришелся на Крещение – 19 января. Я это хорошо запомнил, потому что в церкви Рождества Богородицы в Городне, рядом с которой расположилась съемочная группа, в то утро шла праздничная служба. И мороз был вполне подходящий – не менее 20 градусов. А еще к форме прилагался великолепный шарф длиной метра два или даже три, так что им вполне можно было обвязаться вокруг туловища – и получалось что-то вроде теплого свитера между мундиром и шинелью. В этом виде я понравился не только себе, но и женщине, командовавшей массовкой. Видимо, моя геологическая бородка (я учился на геофаке МГУ) выглядела вполне по-итальянски, и она решительно выдвинула меня в первый ряд для съемки крупным планом. Знающие собратья по массовке тут же сообщили мне, что теперь я могу требовать не три рубля, а семь пятьдесят – такая, дескать, существует такса для первого плана. Увы, воспользоваться этой льготой мне не довелось…

В тот день снимался эпизод, в котором герой Мастроянни, обессиленный тяготами отступления по бесконечной приволжской степи, лежа на снегу, тщетно протягивает к бредущим мимо однополчанам руку с просьбой о помощи. Поскольку мороз был действительно чувствительным, сам Мастроянни большую часть съемочного дня просидел в теплой «Волге», а на снег вместо него уложили русского дублера.

Однако начало съемки по неизвестной нам причине затягивалось. Попрыгав часок на морозе, я, сменив вражескую шинель на родное пальтецо, заглянул сначала в храм, где мне досталась изрядная порция благодати в виде крещенской воды, пролившейся на меня от щедрого кропила отца Василия. Потом зашел в совхозную столовую, где был изумлен видом какой-то итальянской фифочки, ни бельмеса не понимавшей по-русски, вокруг которой хлопотали дородные поварихи, предлагавшие ей и то, и это из своего нехитрого репертуара. Рядом с краснолицыми работягами в телогрейках и валенках, хлебавших щи алюминиевыми ложками, средиземноморская дива в расшитой цветочками дубленке выглядела не иностранкой даже, а инопланетянкой. Отвергнув все предложенное, итальяночка милостиво отнеслась только к творожку со сметанкой, явно принесенными кем-то из дома.

Насладившись сценой изящного поедания инопланетянкой отечественного продукта, я выкатился на мороз, где уже выстраивали массовку к началу съемок.

Нам еще раз все объяснили – про то, как мы устали, как голодны и как замерзли, и про то, что нам нет ни до кого дела, кроме как до самих себя. И вот команда: «Мотор! Пошли!» — и мы побрели.

Я действительно оказался в ряду, ближайшем к едущей по рельсам камере, а за ней одетый в теплый полушубок сидел великий де Сика. Надо сказать, что выглядел он в ту пору уже очень старым – кажется, и ходил-то с трудом.

И вот бреду я, изо всех сил стараясь представить себя итальянцем, и длинная винтовка все время сползает с моего плеча, так что приходится ее все время поддергивать. Бреду я, бреду, и непослушные ноги выводят меня на траекторию, пересекающуюся с лежащим на снегу псевдо-Мастроянни. Я переступаю через него, но в тот же момент слышу, как моя предательски сползшая в этот момент винтовка стукается о голову дублера. Затем происходит то, что объяснить рационально я и по сей день не в силах. Я оборачиваюсь к ушибленному мной человеку, прикладываю руку к груди и, не найдя в своей памяти итальянских слов, говорю: «Пардон».

И тут произошло ужасное. Немощный старец де Сика разом помолодел лет на двадцать, вскочил с места и, бешено жестикулируя, выдал клокочущую тираду, смысл которой, увы, оказался ясен мне без перевода: «Где вы отыскали этого идиота?! Уберите его немедленно, чтобы мои глаза его больше не видели!». Испуганная женщина-режиссер, схватив меня за руку, утащила в самый конец массовки. Дубль с участием по меньшей мере ста человек был мною бесповоротно испорчен.  И до конца съемочного дня я протоптался в безнадежной дали от камеры, рядом с нашими солдатами, которых и переодевать не стали – все равно на дальнем плане не разберешь, кто в какой форме.

А фильм действительно получился замечательный. И кадр с лежащим на снегу Мастроянни до сих пор стоит у меня перед глазами. Мог ведь и я оказаться в том кадре – но увы! Природная тяга к вежливости погубила мою кинематографическую карьеру. Но и за упущенную возможность я все равно благодарен судьбе. Ведь не так много на свете людей, которые могут похвастаться тем, что их обругал великий Витторио.     

Другие истории дедушки Сережи