История дедушки Сережи. Романтики

истории дедушки Сережи

А есть ли они на свете?

Я знаю только одно: они были. У нас в Твери – точно. Целых два. Первым был Николай Александрович Гуляев, участник войны, в начале 80-х бывший деканом филфака.

Про него – только один эпизод. В феврале 1984 года я – в ту пору лохматый бородатый геолог, только что прикативший из тундры со свежим дипломом Литинститута в кармане – завалился к нему в кабинет с такой примерно речью: «Вот я, такой-сякой, не имеющий ни дня стажа работы по филологической специальности, чую в себе природный преподавательский дар и прошу принять меня на работу в университет».

А в ту пору, надо сказать, доцент получал примерно такую же зарплату, как директор небольшого завода, так что попасть на работу в университет можно было только при наличии блата или исключительных способностей, которые еще надо было как-то проявить. В середине же учебного года вакансий вообще быть не может. Тем не менее я сразу заметил, что Николаю Александровичу очень хотелось сказать мне: «Пишите заявление о приеме на работу, я подпишу». Да он мне почти так и сказал, только мало что из этого вышло. Доцентом я в конце концов все-таки стал, только зарплата моя к тому времени уравнялась не с директорской, а с вахтерской. Но это так, к слову.

Вторым романтиком в моей жизни стала Ирина Вячеславовна Карташова – ученица и последовательница Гуляева. Они были соавторами целого ряда научных трудов по истории русского романтизма, с которым оба явно срослись душой.

28 февраля этого года Ирина Вячеславовна покинула наш не располагающий к романтике мир. Ее отпели в Оршин Вознесенском монастыре, в котором от того же мира укрылись некоторые ее ученицы.

О ней я, не самый последовательный из ее учеников, и хочу рассказать.

Барин и кухаркин сын

Начну со времен гоголевско-тургеневских и вообще классических, по которым Ирина Вячеславовна специализировалась совсем не случайно..

Итак, в 1835 году в сельце Протасовка Казанской губернии у кухарки Анфисы Ивановны и барского кучера Архипа Захаровича родился сын Федя. И угораздило мальчика Федю подружиться с единственным барским чадом Павликом, да так, что барчук наотрез отказывался заниматься с гувернанткой, если рядом с ним не будет сидеть любимый друг Федя. И пришлось барину допустить кухаркина сына к занятиям по русской истории, французскому языку и изящной словесности. А когда пришло время отдавать Павлика в гимназию, он опять уперся: только вместе с Федей учиться буду! Барин и тут сыночку готов был уступить, да нелегко это оказалось. Федя-то – крепостной, а крестьян даже вольных в гимназию не принимали. Пришлось барину покрутиться. Феде он вольную выдал, а чтоб в гимназию его приняли, исхлопотал протекцию самой губернаторши. Так и стал кухаркин сын гимназистом. И учился, надо сказать, еще лучше своего друга-барчука. Может, из-за этого и задумался добрый Павлик: почему таким, как Федя при обычных условиях путь к учению и вообще к лучшей жизни закрыт? Да так задумался, что не будь ему всего 15 лет, попал бы на каторгу, а так его только гимназии исключили.

Федя, как ни удивительно, революционных увлечений своего друга не разделял. Видно, потому, что душа его никакого насилия не терпела. Он даже на охоту не ходил, поскольку рука его на убийство вольных птиц и зверей не поднималась.

Но судьба повернулась так, что вся последующая жизнь Федора как раз с жертвами охоты оказалась связана. Содержать его одного в гимназии барину показалось неловко, и он устроил смышленого паренька младшим приказчиком в богатый магазин по продаже мехов. На этом деле Федор и преуспел. А с Павликом жизнь его разошлась. Тот уехал в Петербург к дяде, там, по слухам, сдал экстерном за гимназию и поступил в университет. И больше друзья детства не встречались.

Федор Архипович Дмитриев, тот самый кухаркин сын, был прадедом Ирины Вячеславовны. А его дочь Александра, родившаяся в 1879 году, соответственно, стала ее бабушкой.

Классово чуждые

В 1902 году Александра Федоровна вышла замуж за Сильвестра Тимофеевича Кокорева – крестьянского сына, ставшего учеником мясника и в конце концов сумевшего завести собственную мясную лавку. Их дочь Елизавета Сильвестровна (она умерла в Твери в 1989 году) оставила воспоминания, из которых я и узнал историю этого удивительного семейства.

Летом 1917 года, в самый разгар революционных событий, Сильвестр Кокорев приобрел небольшой домик почти в центре Казани. Несмотря на то, что газет в доме не читали, как-то догадался Сильвестр Тимофеевич быстренько ликвидировать свою лавку перед самым утверждением в городе советской власти. Это спасло его от репрессий, которые не замедлили начаться уже в 1918 году. Летом 1919 года Казань в течении двух месяцев оказалась под властью белых. При них разрешили частную торговлю и крестьяне без опаски привозили в город свою продукцию. Из этого времени Лизе запомнился страшный взрыв порохового завода, унесший много жизней и вызвавший страшную панику в городе, а также вторая волна паники, вызванная слухом о приближении красных и о том, что жители, слишком радушно встретившие белогвардейцев, будут просто-напросто перерезаны. Подхватились вместе со всеми бежать из города и Кокоревы, но далеко не ушли. Картина ночного бегства тысяч людей с лошадьми и повозками, освещенная горящими факелами, оказалась так страшна, что с детьми случилась подлинная истерика. Дядя Коля, брат Александры Федоровны, призывал их бежать дальше, но они решили все-таки вернуться. Через несколько дней, пройдя более ста верст, вернулась и семья дяди. Николай Дмитриев, каретных дел мастер, когда-то водивший знакомство с молодым Шаляпиным и будущим писателем Алешей Пешковым, от пережитых потрясений заболел и через два года умер.

Лиза, учившаяся до революции в гимназии, с огромным трудом сумела поступить в педагогический техникум при Казанском пединституте, а потом и в сам институт. В 1925 году, когда она перешла на последний курс, неожиданно ввели плату за обучение для лиц не рабоче-крестьянского происхождения. Лиза попала в список, поскольку в анкетах указывала, что до революции ее отец занимался торговлей. Денег в семье не было. С огромным трудом наскребли часть необходимой суммы, но перед самым окончанием, когда для получения диплома ей оставалось сдать всего три экзамена, ее все-таки отчислили. Эта несправедливость даже 60 лет спустя так волновала Елизавету Сильвестровну, что дальше этого момента она свое повествование вести уже не могла. Историю ее жизни дорассказала Ирина Вячеславовна.

Ее родители поженились в 1928 году. Вячеславу Васильевичу Карташову в ту пору было уже 37 лет. Так поздно он женился из-за того, что ему пришлось воспитывать трех племянниц, оставшихся сиротами после смерти его старшей сестры Глафиры. Его отец Василий Александрович, умерший в 1915 году, был управляющим на фабрике, а мать Евпраксия Павловна происходила из довольно известного купеческого рода Матвеевских, правда, из его обедневшей ветви.

В начале 30-х годов. Вячеслав Васильевич был уже довольно крупным инженером, автором многих изобретений. Первый «звонок» раздался в 1934-м, когда арестовали его брата Александра. Юмор ситуации, впрочем, довольно мрачный, заключался в том, что его после ареста повезли под конвоем в обратном обычному лагерному потоку направлению – из Восточной Сибири, где он работал, в Москву: делать доклад высокому начальству в Кремле о недавно сделанном им изобретении.

А в 1937 году пришла очередь Вячеслава Васильевича. «Пришить» ему дело оказалось довольно просто. Еще в 1932 году на предприятии, где он работал, стажировались два немецких инженера. С одним из них Карташов умудрился даже совместное изобретение сделать и запатентовать его. Пять лет об этом никто не вспоминал. А тут стали хватать всех, кто хоть как-то соприкасался с немцами. Отыскали и Карташова, хотя он к этому времени работал совсем в другом месте.

В то время они так и жили в деревянном домике, купленном двадцать лет назад дедом Сильвестром. Семье было в нем тесно, и Карташову пообещали дать новую квартиру. И даже ордер выдали. Но во время обыска ордер этот, конечно же, забрали. Как ни удивительно, но это обстоятельство помогло им не остаться на улице. Квартиру все равно бы отобрали, а на старый маленький домишко никто не позарился.

Вячеславу Карташову дали десять лет – за «шпионаж». Семья его, состоявшая из жены, ее родителей и двух дочек шести и четырех лет, осталась буквально без средств к существованию. Елизавета Сильвестровна при муже не работала – воспитывала дочерей. А тут кинулась на работу устраиваться – никуда не берут, хотя квалифицированных учителей в городе не хватало. В такой ситуации другой бы упал духом, а она взяла и пошла прямо к прокурору. Рискованный это был шаг. Жен «изменников родины» тогда сажали запросто – только за то, что жены. А она еще и письма во все инстанции писала о том, что мужа осудили неправильно. На этот счет тоже статья была, и ее уже предупредили, чем дело может кончиться. Но терять ей, видимо, было нечего – вот и пошла к прокурору. А тот человеком оказался: взял и позвонил в последнюю школу, где ей отказали, и посоветовал принять. Так Елизавета Сильвестровна стала учителем.

Работала она страшно много. Чтобы прокормить семью, и нагрузку себе набрала до 56 часов в неделю, да еще частные уроки давала. Особенно тяжело пришлось во время войны. Голодно было. В 1942 году умер Сильвестр Тимофеевич.

Ирина Вячеславовна помнит, как буквально умирала от страха за мать долгими вечерами. Домой та приходила в 10-11 часов вечера. А раза два было, что и ночевала не дома – из-за комендантского часа.

А осенью 1944 года неожиданно освободили Вячеслава Васильевича. Говорят, Сталину сообщили, что в лагерях очень высокая смертность, и он распорядился тех зэков, что на ладан дышат, отпускать умирать дома, чтобы не портили статистики. У Карташова было серьезное сердечное заболевание, так что он едва ходить мог. Вот его и «актировали», как тогда говорили.

Привезла его Елизавета Сильвестровна домой из-под Горького, где он последнее время находился. Но через пару дней пришли двое «в штатском» и предложили Карташову в 24 часа покинуть город, где ему проживать запрещено. С трудом, с помощью старых друзей, он устроился на завод в Елабуге. Жена с детьми год прожила с ним, а потом пришлось вернуться в Казань. Так они и жили на два города. В 1952 году Вячеслава Васильевича привезли в Казань лечиться. В больнице он и умер, так и не дождавшись реабилитации.

Филолог

В 1953 году Ирина Карташова заканчивала историко-филологический факультет Казанского университета. За пять лет учебы она умудрилась не получить ни одной четверки! Другой такой студентки на факультете не было. Конечно, ее привлекала научная работа. Но в приеме в аспирантуру ей неожиданно отказали. Без объяснения причин. Думали, что сама догадается. Но она не хотела догадываться! И когда дошло до распределения, ее вызвали предпоследней. Предложили ей на выбор сельскую школу либо в Красноярском крае, либо в Карагандинской области. Она расплакалась. Не сельской школы она боялась – уезжать далеко от родных не хотела. В общем, отказалась она от такого выбора.

Тут снова проявился материнский характер. Недолго думая, Елизавета Сильвестровна собралась в Москву и ходила там по министерствам, пока не добилась того, чтобы дочь распределили в сельскую же школу, но под Казанью.

Так она стала сельской учительницей. Поначалу работать было очень трудно. Буйные послевоенные подростки ничего слушать не хотели, а Коля Дудочкин, известный хулиган и гроза всей школы, на уроках спрашивал, почему учительница на танцы не ходит, а то бы он ее пригласил. Но уже через год она так взяла свои восьмые-девятые классы, что когда она рассказывала новую тему, в классе стояла благоговейная тишина. И так она влюбилась в свою работу, что и осталась бы на ней, кажется, навсегда. Помешал директор школы. Ему вдруг пришла в голову идея навести на уроках литературы идеологический порядок. И на выпускном экзамене он взялся объяснять десятиклассникам, что Татьяна Ларина – это кровосос на шее трудового народа, поскольку в сельском хозяйстве не разбиралась и коров доить не умела. Вынести такое молодому филологу было невозможно. К тому времени она уже училась в заочной аспирантуре. И после очередной идеологической накачки подала заявление об уходе – тем более, что положенный молодому специалисту трехлетний срок она уже отработала.

В том же 1956 году реабилитировали ее отца. Теперь ничто не мешало переходу на научную работу. Начала она с должности лаборанта в университете, потом стала ассистентом. В 1964 году защитила кандидатскую диссертацию по роману А.Ф.Писемского «Тысяча душ». В ту пору в университете начала складываться школа профессора Н.А. Гуляева. Под его руководством Ирина Карташова начала исследовать романтические тенденции в творчестве Гоголя. А когда Николай Александрович переехал в Тверь, вслед за ним в наш город перебрались и многие его ученики. С октября 1972 года и до конца жизни в нашем университете работала и Ирина Вячеславовна. В 1984 году она защитила докторскую, стала профессором, а затем и признанным руководителем «романтической школы» в Тверском университете. На тверские конференции по романтизму съезжались филологи не только из России, но и еще из дюжины стран ближнего и дальнего зарубежья. Научные сборники «Мир романтизма», ученые записки «Романтизм: грани и судьбы», выходящие при участии и под редакцией И.В. Карташовой, хорошо известны в научном мире. Зная Ирину Вячеславовну почти 30 лет и являясь одним из ее учеников, могу подтвердить: она – настоящий, кристальной чистоты романтик, не понесший никаких духовных потерь за свою долгую и трудную жизнь.